1990
Как варяг, наблюдающий нравы славян,
я вхожу в перепутья своей стороны —
будто в омут, смущаясь отсутствием дна
и дивясь: отчего до сих пор не тону?
Разрушенья встречают меня тут и там,
и ненастье ложится на сердце моё...
Помрачнев, я исследую местных князей.
Столь курьёзны, нелепы и странны они,
что какой-нибудь звероподобный тиран
рядом с ними, наверное, был бы красив
(если б нечисть могла обладать красотой)...
Коли так, то чего ожидать от рабов?
Всякий проблеск у них обращается в дым,
словно тайна, поведанная дураку,
или сказка, рассказанная невпопад...
Бедный сказочник! Лучше бы ты онемел.
Здесь недолго творенье твоё проживёт.
Этим людям присущ разрушительный зуд —
от природы, измлада до самых седин.
Как доныне они расчленяли и жгли,
так и завтра пойдут расчленять и сжигать...
Досмотрю, как уходит из мрака во мрак
девяностый с начала столетия год.
Осознаю, что не был он легче ничуть
предыдущих восьмидесяти девяти,
и печали умножатся в сердце моём,
хоть немало печально оно и теперь...
Тихо.
Передо мной золотая дорога.
Блещут
по сторонам справа лазурь, слева пурпур.
Сзади
кто-то глядит мне вослед не отрываясь.
Боже!
Не осуди меня строже, чем должно.
1990