ЦИРКАЧКА

Дрожь унялась. Казнь миновала.
Он далеко. Горше не будет.
Ты молода. Время целебно.
Прочее всё — снег прошлогодний.
Ну, пренебрёг. Что уж теперь-то
толку в слезах? Лишняя сырость.
Всё-таки был, не показалось.
Может, оно даже и к счастью.

Если б не он, ты б не умела
петь снегирём, выть по-собачьи.
Год напролёт ты с кочевым бы
цирком теперь не кочевала.
Хлеб да вода. Медные деньги.
Чем не житьё? Что ж ты не рада?
Что всё сидишь — молча да молча,
тушью черня раннюю проседь?

Ахнет ли где звонкая сбруя,
выстрелит ли хлыст вольтижёра —
всё об одном ты вспоминаешь.
Всё позабыть не соберёшься,
как в роковой тот понедельник
он всполошил сонную дворню:
«Эй, лошадей!.. Ночь на исходе».
И укатил. Не оглянулся.

Ну, не любил. Вольному воля.
Грех не большой. С кем не бывает.
Право, забудь. Экая важность!
Не вспоминай. Лучше возьми вот
горсть серебра. Завтра в Варшаве
купишь себе новую ширму.
Эй, лошадей! Ночь на исходе.
Чёрт бы побрал эти ухабы.

1996